Услышав эту бесхитростную историю, Михаил так и не смог понять, почему парня просто не
расстреляли, потому что даже он, прожжённый троцкист и контрреволюционер,
не смог додуматься до такого надругательства над святыней всего Советского
народа. Воронов даже некоторое время предлагал парню повеситься, что, по
его мнению, было гораздо проще, чем жить под гнётом такой вины, но потом
перестал, видя, что эта шутка перестала веселить мальчишку. То. что
остальные обитатели эшелона из Алма-Аты исчезли из состава, не означало,
что Михаил и этот несчастный малец остались вдвоём. На месте ушедших
появились уголовники, которые моментально стали устанавливать свои
порядки. Будучи, в отличие от политических, "социально близкими".
уголовники абсолютно официально и при полной поддержке конвоя измывались
над репрессированными. Михаил пытался давать сдачи при каждом удобном
случае, но иначе как чудом даже он сам не мог бы назвать то, что он и его
подопечный остались живы. Впрочем, по любезным замечаниям конвоя, всё
лучшее в судьбе политических было впереди, поэтому, стоя перед воротами
зоны, Воронов уже примерял на себе, каково это будет лежать в мёрзлой
земле колымского края. По размещении полуголодных и обмороженных зеков для
чего-то выгнали на прогулку, вероятно, рассчитывая, что после трёхчасового
пребывания на морозе честь заключённых можно будет хоронить там же. На так
называемой прогулке местные урки решили окончательно разобраться с
политическими и, если уж не убить, то, по крайней мере, использовать их в
других целях.
Приготовившись к последней схватке, Михаил внезапно услышал
громовой окрик на ставшем ему уже вторым родным казахском языке. К ним
приближался гигант с лицом Чингисхана в молодости и выражением, могущим
вызвать икоту даже у каннибала. Несмотря на двадцатиградусный мороз, его
бугрящиеся от мускул плечи покрывали только татуировки, в которых
преобладали национальные мотивы и знаково отсутствовали профили Ленина и
Сталина напротив сердца. Местная шелупонь застыла, боясь пошевелиться,
арап - так все звали подошедшего, который пользовался неограниченным
влиянием внутри зоны - прошёл мимо, неодобрительно покивав головой.
Позднее, давясь тюремной баландой, Михаил не только услышал, но и прочитал
лично ему адресованный привет от дедушки Ахтына с приписками, сделанными
рукой жены и дочери. Тимур (так на самом деле звали арапа)сидел на этой
зоне уже пять лет; будучи кровным родственником Ахтын-бая, он, поддавшись
уговорам местных радикалов, ушёл сражаться к басмачам с русскими
оккупантами, а затем дедушка казахских коммунистов использовал всё своё
влияние, чтобы изобразить банду исламистов в роли обыкновенных уголовных
налётчиков. В письме Ахтын-бай просил не беспокоиться о семье и предлагал
проследить за мальчиком, который тоже был кровным родственником какого-то
уважаемого человека. Постепенно жизнь зеков начала входить в своё русло,
так что Михаил ближайшие пятнадцать лет должен был посвятить созерцанию
местных пейзажей.
Излишне говорить, что после обыска и ареста Ларису
выгнали с работы, а Машу и Аскольда исключили из комсомола. Несмотря на
бодрые уверения дедушки Ахтына, все ждали ареста и ссылки.