Через несколько дней Тами показала свой характер. На автограф-сессию Мэри Лу Эрих пригласил свою девушку, а когда с опозданием сам появился на мероприятии, увидел, как Тами флиртует с другим мальчиком.

Эрих просто взбесился и стал высказывать девушке всё по поводу её непостоянства,

а в ответ услышал в том же тоне упрёки «пришёл бы ещё позже – я бы уже за этого парня замуж вышла!»

Вдоволь наоравшись и надавав друг другу пощёчин, почти сорвав бабушке раздачу автографов, парочка примирительно начала обниматься, прося прощения друг у друга за неподобающее поведение.

Эрих пошёл провожать свою девушку и, когда увидел, ГДЕ она живёт,

впал в состояние тяжёлой депрессии, но догадался ничего не сказать Тами. Просто возвратясь домой и приняв ледяной душ из поливалки,

он поднял брата с кровати, а всю оставшуюся ночь они провели в качалке, потому что шок надо было как-то унять.

Из-за вопиющей бедноты, в которой жила семья его любимой, Эриху было стыдно признаться родным, почему он так долго не знакомит их с родителями Тами. Естественно, он рассказал обо всём только дедушке Уильяму, который вместе с внуком отправился домой к Тами знакомиться с её роднёй. Разумеется, родители и брат Тами с восторгом приняли Уильяма (конечно, если богатство само идёт в руки, зачем его упускать?), который, в отличие от внука,

не был так сильно удручён условиями проживания этой семьи, находя их забавными, необычно-сказочными.

Более того, и сама Тами ему понравилась, о чём Уильям сказал ободрённому Эриху после визита.
Теперь они почти не расставались: после школы

Эрих летел на свидания как шальной!

Где только ни побывала влюблённая парочка! Им не было скучно друг с другом и каждой встречи они ждали с нетерпением.

Иногда Эрих брал с собой и Марка, чтобы тот тоже с кем-нибудь познакомился, но брату почему-то нравились женщины постарше.

Однажды, увидев из окна школьного автобуса симпатичную почтальоншу, он аж голову выкрутил, отчаянно пытаясь проследить, где живёт эта краля.

Знакомясь с женщинами, он не смотрел на разницу в возрасте, и порой очередная его пассия прогуливала работу в ожидании, когда же возлюбленный закончит уроки и они отправятся гулять.

Марк был крайне ветрен в любовных отношениях и часто оставлял одну женщину ради другой.

Аиде только нравилось такое поведение сына: по крайней мере, становиться бабушкой (Эрих не в счёт, всё равно отрезанный ломоть!) в своём возрасте она ещё не хотела. Ей было достаточно малютки Антонии,

которую лично воспитывала,

не доверяя больше брату и его жене.

Зато бабушка Мэри Лу была категорически не согласна с разгульным образом жизни непутёвого внука и решительно отшивала всех его великовозрастных подружек. Так, подглядев процесс общения Марка с очередной смазливой почтальоншей вместо посещения уроков,

она пинком отправила нерадивого внука в школу, а почтальонше

надавала таких тумаков,

что, по крайней мере, на одну воздыхательницу у внука стало меньше: напуганная Есения навсегда забыла дорогу в дом Аддамсов.
Мэри Лу взяла инициативу в свои руки и решила во что бы то ни стало познакомить беспутного Марка с его ровесницей, благо аудитория её поклонников была разновозрастной

и часто лимузин звезды провожали до дома всевозможные поклонники, включая и детишек.

Так, в один из вечеров она привела в дом некую Кизи,

симпатичную девушку, которую и представила Марку. Тот не очень внимательно посмотрел на неё и с видом «да отстаньте от меня!» затянул нудную беседу с Кизи, которая с любопытством смотрела на юношу. Аида на всякий случай была неподалёку и контролировала ситуацию.

Эрих, не отрываясь от своей ненаглядной Тами, всё же краем глаза следил за братом. Всем было интересно, чем же закончится этот вялый диалог.

А закончился он довольно быстро прощанием Марка с девушкой под предлогом раннего подъёма в школу. Домашние были разочарованы, но устраивать разнос Марку побоялись: а вдруг вообще сбежит из дома? Поэтому вечер тихо закончился шахматным поединком Аиды и Уильяма, поглядеть на который сбежалась вся семья.

Проигрывающая Аида умоляла сыновей вести себя потише и не мешать ей думать.

Конечно, родителей интересовала будущая мать наследника; считая себя безумно либеральными и продвинутыми, они и в мыслях не держали указывать ребёнку, с какими женщинами общаться, но вот кто родит следующего Аддамса, какая женщина станет достойной войти в пантеон величайших злодеев, - это важный вопрос. И понятно, что доверить его решение малолетнему подростку с врождёнными странностями было бы крайне легкомысленно. Предпочитая долго не разбираться с очевидными вопросами, на семейном совете, куда явно не был приглашён Марк и его брат, была выбрана Кизи Уилсон, девушка, которая обладала всеми необходимыми для Аддамсов чертами. По всем физическим и моральным параметрам Кизи тоже подходила.
Эрих, в отличие от Марка, пользовался свободой во всю и беззастенчиво.

Будучи от природы склонным к справедливости, он сочувствовал брату, но отказывался идти наперекор семье, поэтому раз за разом маршруты путешествий

заканчивались в точке, где их поджидала влюблённая по уши в Марка Кизи,

хотя в случайность этих встреч уже никто не верил.

Эрих даже ухитрился заставить брата побывать дома у Кизи, вероятно, рассчитывая таким образом вызвать жалость у Марка к условиям жизни несчастной девушки, росшей к тому же без матери.

Но как настоящий Аддамс, Марк остался абсолютно равнодушен к неустроенному быту девушки

и, потерпев некоторое время ритуальные объятия и поцелуи,

сбежал, чтобы насладиться видеоочками, пользоваться которыми дома ему запрещали.

которая, по всей вероятности, заменяла ему вечно занятую, холодную и отстранённую мать Аиду.

Это поведение ещё больше бесило Марка,

чувствовавшего себя проданным и родственниками, и «своей» девушкой. Ощущение значимости рождения наследника, роли следующего продолжателя славного семейства никак не могло сподвигнуть Марка на подвиги. Наоборот, чувствуя себя племенным быком, он делал всё, чтобы нарушить планы семейства.

При этом его действия напоминали старую риверсайдовскую поговорку «назло врагу сожгу родную хату!».

Он даже не задумывался над тем, нужны ли ему те или иные отношения, которые он поддерживал, хочет ли он участвовать в этих многочисленных конфликтах, получает ли удовольствие от скандалов с отцом. Это было неважно; его интересовало только одно: как модно сильнее задеть своих родственников, отомстить, навредить, вообщем, сделать так, чтобы стало плохо тем людям, которые, с его позиции, с рождения унижали его своим равнодушием и невниманием. Лишь любимый дедушка Уильям всегда понимал и жалел внука.

На фоне карьерных успехов Ральфа

и Аиды

переживания юного Марка смотрелись жалко и мелко; тем более что в его возрасте все Аддамсы проходили трудный период взросления, когда из избалованных чудо-детей они превращаются в заурядных злодеев и теперь наглядно понимают, что за таинственным ореолом злодейства стоит кропотливый труд, постоянные тренировки и самоотречение – всё то, что категорически отказывались понимать остальные жители Риверсайда. Поэтому Ральф и Аида не то чтобы не замечали, что твориться с Марком, но считали это обычными подростковыми неврозами, тем более, что в этот момент Ральф был уже почти на вершине карьеры, а Аида, получив уверения в профессионализме как музыкант и художник и нося официальное звание Магистра искусств, была вынуждена выступать при пустых залах (в Риверсайде не понимали классическую музыку), и у неё так и не было ни одной персональной выставки.

В связи с этим надвигающийся День Рождения сыновей она собиралась превратить в биеннале высокого искусства

и, не считаясь с затратами, силами и временем, переоборудовала многострадальный двор Аддамсов под арт-салон.
Перед самым совершеннолетием братьев умерла Мэри Лу.

Нет, она не стала униженно ползать перед Смертью на коленях и с достоинством приняла свою участь.

Аида, убиваясь по матери, побежала к брату найти поддержку в трудную минуту.

Да, никаких изменений быт семьи Люка не претерпел: безделие вместе с запущенностью прочно обосновалось в доме.

Аида не смогла находиться там более пятнадцати минут! Немного пообщавшись с племянницей Антонией, она покинула их двор.

В центре двора, там, где обычно стоял стол с именинным тортом, возвышалась архитектурная композиция, олицетворяющая если не вечность искусства в целом, то, по крайней мере, бессмертность творений Аиды.

Подсвеченный десятками прожекторов, напоминая айсберг, которому «повезло» встретиться с «Титаником», дом Аддамсов представлял собой классическую башню из слоновой кости,

поскольку многочисленные приглашённые, попадая под удар эстетически беспощадных произведений художницы, находились в культурном шоке, пытаясь вспомнить, ради чего их сегодня приглашали и с какого перепуга они вдруг согласились идти на выставку.

Искусно подсвеченные картины и зеркала, зрительно увеличивающие пространство, резкая смена света и тени дезориентировала зрителей, вырывая из контекста происходящего. Поэтому первое задувание свечей Марком

прошло незамеченным, поскольку многие решили, что это часть артистического замысла Аиды. Увидев реакцию гостей, младший Эрих смертельно обиделся и пошёл праздновать свой День Рождения в туалетную комнату.

Зрители долго аплодировали пожару, в котором погибал самый дорогой в городе гриль,

до тех пор, пока Ральф и Уильям с огнетушителями наперевес не бросились ликвидировать возгорание.

Но даже после этого гости не смогли сфокусировать своё внимание на происходящем, находясь под пристальными взглядами многочисленных зебр, смотревших с полотен художницы-авангардистки.

Позднее, готовясь к свадьбе Эриха, Аддамсы так устали, разбирая декорации выставки, что теперь замостили весь двор, превратив его в громадную ровную террасу, на которой невозможно было что-то устроить, кроме банальных танцев и посиделок.
Дождавшись, когда наконец-то гости разошлись, Эрих сделал предложение своей Тами,

которая приняла его с удовольствием.

Братья поздравили друг друга с Днём Рождения

и решили больше не вспоминать об этой злосчастной вечеринке, на которой никому до них дела не было.

Не успели остыть электроды прожекторов, а в воздухе ещё отчётливо пахло безвременно сгоревшим грилем, а Ральф уже успел по третьему кругу причитать Марку лекцию на тему «Я в твои годы уже…».

Судя по её содержанию, папочка к 18 годам был главным добытчиком в семье, сексуальным террористом всего города, примерным мужем, достойным сыном, идеальным внуком, заботливым отцом и ответственным дедушкой, хотя в отношении последнего намечался явный перебор. Марк со скучающим видом выслушивал эти лекции, ощущая себя в очередной раз преданным и обречённым на жизнь, полную высокого смысла и героического самопожертвования, которого он, если честно, в себе не находил.

Не ощущал он также и особого трепета перед семейными ценностями, хотя, с другой стороны, кто бы мог ожидать от вчерашнего подростка подобных эмоций. Марку хотелось банальной свободы. Причём не той «осознанной необходимости», о которой так любили говорить в школе, а именно свободы, воли, возможность хотя бы некоторое время не являться символом благочестия и вершиной педагогического гения родителей. С детства осознав простую истину «чем меньше споришь, тем проще живёшь», Марк со всем соглашался, делал круглые глаза и надувал щёки, демонстрируя степень осознанности важности происходящего. Однако в этот раз обычная уловка не сработала: папаша требовал непременно действий;

и стараясь не смотреть в глаза невесте, быстро одел его ей на палец,

после чего, убедившись, что находящийся неподалёку отец всё это увидел,

увлёк девушку в дом, где с жаром принялся целовать и доказывать, что пожениться нужно именно сейчас, тайно; обалдевшая от событий, с лихорадочной быстротой сменяющих друг друга, счастливая Кизи была уже на всё согласна (ведь, по её мнению до завтрашней свадьбы Марк мог и передумать!). Поэтому, тайно поженившись в присутствии одной лишь зебры на картине матери,

молодожёны прямиком отправились в спальню исполнять супружеский долг. Тут уж инициатором выступила Кизи, надеясь, что новый наследник привяжет к ней Марка уже навсегда.

Затем чуть позднее, но всё ещё в тот же злосчастный день, Марк с уверенным видом объявил супруге о том, что они переезжают, сказав, что такова давняя семейная традиция.

И начал договариваться о съёме какой-то халупы, впрочем, по поводу халупы Кизи было не привыкать. Нельзя сказать, что у неё не закрались сомнения, связанные со столь быстрым и тихим отъездом, но она была не в той ситуации, чтобы выбирать. Итак, за один день Аддамсы лишились и действующего, и потенциального наследника.
Аида,

оторвавшись от подготовки очередной своей выставки,

теперь целыми днями срывала свой гнев на Ральфа; она не могла простить ему уход из семьи Марка.

По ночам не отходила от телескопа, всё искала хоть малюсенький след беглецов,

но всё было тщетно: Марк и Кизи словно сквозь землю провалились, а Эрих молчал как рыба на все вопросы, нет ли весточки от Марка.
Теперь акции Эриха, вечно второго и младшего в семье, стремительно лезли вверх. Внезапно он ощутил на себе всю трепетную любовь и заботу семьи, которой у него не было практически с рождения.

Не то, чтобы он целыми днями слонялся по двору в поисках корочки хлеба, не то, чтобы он спал на подстилке и ел с газеты, но Эрих постоянно чувствовал свою ущербность по сравнению с братом, притом что не только им, а всеми в доме признавалось, что единственная разница – это те секунды, на которые он родился позже. Но, с одной стороны, понимая, насколько это мало, с другой стороны, все соглашались с тем, что это очень важно. Итак, теперь оказывается, что это он, Эрих, достойный сын славной семьи и его дети достойны быть продолжателями семейных традиций, именно его замечательная невеста (Как, говоришь, её звать? Ах, да, - Тами!) достойна стать матерью нового Аддамса.

Все эти разговоры Эрих считал оскорбительными; он ни секунды не сомневался, что если бы сейчас здесь присутствовал Марк, то родители так бы и не выучили имя его невесты. Поэтому, пользуясь правилами старшего брата, он ни с кем не спорил, но оставался при своём мнении. Промолчал он и в тот момент, когда отец, не спрося его мнения о сроке проведения, сам назначил дату свадьбы.

Правда, теперь сработала обратная связь: Аддамсы просто не верили, что Эрих в такой тяжёлый период в жизни семьи

покинет стены дома, хотя он сам раз за разом предупреждал, что именно так собирается поступить. Его слушали, но не слышали, считая, что это просто очередной каприз младшего Аддамса.

Поэтому когда прямо со свадьбы он вместе со своей супругой вежливо попрощался и отправился жить в домик по соседству, который начал строить, ещё будучи подростком.

Его молодая жена Тами активно поддерживала мужа в желании жить самостоятельно,

так что как ни хотелось бы Аддамсам держать хорошую мину при плохой игре, их равнодушие, эмоциональная скупость и безразличие к собственным детям привело клан на грань распада: теперь в огромном доме осталось только трое жителей: Аида, Ральф и старый Уильям.

поскольку, делая всё назло остальным, он не заметил, как сам загнал себя в угол.

Нельзя сказать, что он сильно скучал по роскошному автомобилю и бесконечным комнатам Аддамс-холл (хотя его теперешнее жильё по размерам больше напоминало салон автомобиля), но, обрекая себя на жизнь с нелюбимым человеком, он чувствовал бессмысленность своей жизни.

Целыми днями он расхаживал в комбинезоне, который в своё время так бесил всех его родных, но который теперь идеально подходил к его новой жизни. В редкие моменты ему удавалось отвлечься игрой в шахматы

и работой, возвращаясь с которой валился с ног от усталости.

Устроившись в медицину, он даже сумел подняться на одну ступень,

хотя премия, полагающаяся за это, могла оскорбить любую свинку-копилку старого дома. Его душевному равновесию не способствовал также визит деда Уильяма,

который ухитрился найти Марка и поведать, как опечалены родители его уходом.

Рассказав о том, как теперь идут дела дома, дед повёл себя правильно и не стал просить, чтобы внук вернулся. Марк даже не находил в себе сил злорадствовать по поводу неудач дома, хотя, в свою очередь, и не удивился решению, принятому братом.

Единственное, что поддерживало его, это ожидание рождения ребёнка.

Он собирался стать идеальным отцом, воспитав своё дитя так, как хотел бы быть воспитанным сам.

Ради этого он терпел скудость и нищету нового дома, стараясь не обращать внимания на постоянные скандалы, разжигаемые беременной Кизи.

Надо быть полнейшей дурой, чтобы не понимать, каким местом повернулась к ней судьба (а надо заметить, что дурой Кизи не была). Узнав от встреченной случайно на улице Тами,

что Эрих сбежал из дома и не собирается туда возвращаться,

она почувствовала себя униженной, поскольку это для подлеца мужа бедность воспринимается как экзотика. Для неё, воспитанной без особых излишеств, это было стилем жизни, вырваться из которой она мечтала при помощи Марка. Оставался ещё один шанс, что после рождения ребёнка удастся вернуться в богатый дом, но она, выросшая на рассказах отца об этих ненормальных Адамсах, не знала точно, как происходит наследование в подобных семьях. То ли ребёнок должен был быть рождён вне брака, то ли вне дома, - наверняка она не знала, а спросить как назло было не у кого., поскольку, как ей передали, эти ненормальные Аддамсы считали её виновной в том, что Марк ушёл из дома.
Дело ухудшалось ещё и тем, что Кизи была детоненавистницей и приближающийся момент появления ребёнка на свет не только не радовал её, а наоборот повергал в глубочайшее расстройство. Этим и объяснялись постоянные конфликты с Марком, который как идиот радовался и предвкушал
появление малыша, заранее купив розовую кроватку и игрушки, потому что мечтал о появлении дочки.

Родилась Ванесса не в больнице, как планировал Марк: в последний момент Кизи упёрлась и не поехала в роддом, где по договоренности с работавшим там Марком всё было готово к её родоразрешению. Ошалевшему от ужаса Марку оставалось в стороне наблюдать за процессом.

К его радости, девочка родилась абсолютно здоровой. Кизи же как будто подменили: она положила маленький свёрточек на землю,

не выказывая никаких материнских инстинктов, что привело в бешенство Марка. Как он, целыми сутками пропадающий на работе, может доверить кроху неадекватной матери-детоненавистнице?

Тщетно пытался он призвать Кизи к выполнению материнских обязанностей по отношению к малютке, но в ответ услышал лишь оскорбления и крики о том, что если он собирается всю жизнь прозябать в нищете в то время как греется тёпленькое местечко в его родительском доме и обрекать на эти жуткие условия и её, не говоря уж о ребёнке, то ей, Кизи, ни он, ни его ребёнок не нужны,

что с неё хватит

и она отправляется на поиски нормального жениха без психических отклонений.
Марк не дал ей договорить и, решительно взяв малютку, отправился прочь от этой так и не ставшей ему по-настоящему близкой женщины.

Идти ему было некуда, а ребёнок настоятельно требовал свежих пелёнок, вкусного молочка и прочих удобств, сколь очевидных, столь и обязательных для малыша этого возраста. Единственное место, где наверняка имелось всё вышеперечисленное, причём в огромных количествах, это был его родной дом. От деда он знал, что в его комнате никто даже книжек не убирал, и для того чтобы вернуться, не надо было делать ничего особенного, только переступить через порог, что он и сделал под одобрительный взгляд деда Уильяма,

уютно расположив маленькую Ванессу в кроватке,

и даже отправился переодевать свой комбинезон, сменив злобу к окружающим на презрение к самому себе.

Ванесса тут же стала всеобщей любимицей,

что, впрочем, было естественным, потому что детей дошкольного возраста Аддамсы носили на руках, баловали, позволяли буквально всё, поскольку на своём опыте знали, как тяжело им будет впоследствии «высоко нести знамя злодейства». Аида, вдохновлённая появлением малышки в доме, за пару часов создала очередной шедевр, на который неподготовленному зрителю было тяжко смотреть, потому что казалось, что сходишь с ума от пестряди и суматошного движения.

Утром следующего дня Уильям узнал из газеты, что жена его младшего внука Эриха, Тами, тоже родила,

и дед побежал к ним домой поздравить молодых родителей.

Эрих был рад встрече с дедом,

а через несколько минут выяснилось, что вслед за первым ребёнком на свет появился и второй!

Девочек родители назвали весьма своеобразно: Йоанна и Юсун.

Тами и Эрих, несмотря на то, что в доме было тесновато и не хватало ещё одной кроватки для малышки, не унывали, радуясь тому, что они вместе. После работы к ним забежал Марк; как врач, осмотрел малышек,

уверив их родителей, что девочки абсолютно здоровы.

Уильям и Марк засиделись у Эриха допоздна, вспоминая былые времена, и вернулись домой довольно поздно. Но всё же Уильям не забыл навестить чудо-растеньице, росшее около научного института и заботливо подкармливаемое им, и собрать новый урожай.

Марк был очень рад за брата; его Тами оказалась хорошей матерью и заботливой женой. В их доме был порядок, и гости всегда чувствовали себя уютно.

а затем интерна

не отнимала у Марка много времени; большую часть необходимых для карьеры навыков он выучил ещё в детстве, и поэтому теперь он располагал огромным количеством свободного времени, которое, если честно, девать было некуда. Обязанностей по дому у него не было; для того чтобы позаниматься с дочерью,

необходимо было встать в очередь, поскольку каждый считал своим долгом лично проследить за тем, чтобы Ванесса получала всё самое лучшее,

и в её комнате постоянно толпились родственники, наперебой обучая малышку необходимым детским премудростям,

читая ей книжки и сюсюкая изо всех сил.

Отгонять домочадцев от дочери было глупо; в то же время лишнее общение с родными вызывало у Марка острое чувство к самому себе. Раз за разом он вспоминал события, в результате которых он сломал не только свою жизнь, но и жизнь Кизи. Более того, маленькая Ванесса теперь растёт без матери, и хотя пока мала, чтобы понимать это, впоследствии будет сложно объяснить, почему её мама не живёт с ними.

Теперь, по прошествии времени, во всех конфликтах и неурядицах, предшествующих разрыву, он винил только себя, что в принципе являлось верным, поскольку женитьба и последующее появление на свет ребёнка имели цель досадить домочадцам. Только теперь Марк понимал, что действия, в результате которых на свет появился живой человек,

не могут быть оправданы никакими конфликтами и неурядицами в семье. Действительно, нет и не может быть оправдания его действиям. Поэтому Марк часто уходил из дома, бродил по пустынным улицам, сидел в одиночестве на лавочке и раз за разом прокручивал произошедшее в своей голове. При этом каждый раз его самобичевание усиливалось, и он впадал в самоуничижение, отказываясь пить, есть,

ночуя там же, на скамейке, распугивая своим внешним видом горожан.

Он не находил оправдания, отчётливо понимая бессмысленность своей жизни, ведь даже собственной дочери сейчас была нужнее забота и любовь Аиды, Ральфа и Уильяма, которые не только имели возможность, но и обладали богатым опытом воспитания малышей.

Марк ощущал себя лишним человеком, без настоящих друзей, цели в жизни, и всё, что вызывало в нём положительные эмоции, особенно это касалось случайных встреч с братом,

ещё глубже потом опускало его в пучину депрессии. Он не чувствовал себя адекватным этому миру, совершая странные поступки, общаясь с людьми, которые ему не приятны, стараясь сделать тем самым себе хуже.

В порыве отчаяния он даже перекрасил волосы, поставив крест на своих юношеских попытках отличаться от толпы,

но, как и всё остальное, что делал в этот период Марк, этот жест был демонстративен, а потому бессмыслен.

Он плохо спал и, часто просыпаясь среди ночи,

вставал и отправлялся рыбачить, поскольку с детства ненавидел это занятие. Особое удовольствие в этих ночных общениях с удочкой доставляло ему то, что рыба не ловилась,

и он с удовлетворением чувствовал себя никчёмным даже в этом элементарном деле.

Пару раз на горизонте возникала Кизи;

он встречался с ней,

ощущая свою вину,

но в разговорах Марк не слышал заинтересованности в судьбе дочери,

а потому под различными предлогами прекращал общение.

Позднее выяснилось, что Кизи вовсю пыталась решить проблемы при помощи его отца Ральфа, названивая ему днём и ночью,

пытаясь шантажировать и угрожая рассказать всему городу о семейных неурядицах Аддамсов. Отец никогда не рассказывал дома об этих звонках, но именно благодаря им он в итоге сорвался, устроил безобразную сцену на работе и был уволен с одной из высших должностей бизнеса.

Более того, понимая сложности в семье, Ральф переступил через самого себя и упросил руководство не лишать его работы, приняв в качестве наказания незначительную должность начальника отдела.

Жена Люка, Шейенн, постарела, подобрела

и даже пригласила Аддамсов в гости.

Её дочь Антония превратилась в хорошенькую девушку, которая и взяла на себя все домашние заботы. Она приготовила замечательный ужин и накормила всех гостей.

Дома заметно стало чище и уютнее. После ужина хозяева общались с гостями, Фабиан рассказывал о своём увлечении садоводством, а Антония по секрету сообщила Аиде, что записалась в школу рисования.

Шейенн оживлённо что-то чирикала Уильяму…

и вдруг бросилась целовать его в губы! Старый Вилли обалдел от такой неожиданности: ведь Шейенн годилась ему в дочери по возрасту, но моментально простил ей этот порыв, списав на старческий маразм от безделия (Шейенн уже давно не работала). Зато её муж Люк не на шутку рассердился и угрожающе устремился было к отцу… но, к счастью, вовремя одумался (ведь отец-то себе ничего лишнего не позволил!).

Да, семья Люка потом долго не общалась с Шейенн!

А у Эриха с Тами Аддамсы всегда отдыхали душой:

если вдруг становилось грустно, тягостно, они шли в этот маленький уютный домик,

всегда было солнечно и царили любовь, дружба и взаимопонимание.

и Аиде.

Ральф, удручённый тем, что теперь приходится подниматься вновь к вершине карьеры, как-то ослаб:

всё валилось из рук, даже отнимать леденцы у внучки теперь не хотелось. Всё чаще он ходил в библиотеку и читал книги, пытаясь найти в них ответ на один вопрос: как вернуть былое уважение коллег и начальницы.

Впрочем, усердие Ральфа не осталось незамеченным для его шефа: застав его как-то в библиотеке,

она для начала подняла ему зарплату. А потом и последовал карьерный рост. Всё оказалось очень просто: его начальница любила начитанных сотрудников, а Ральф стал теперь именно таким.
Аида встретила старость без истерик, спокойно.

Марк вернулся, с мужем в отношениях полная гармония,

картины пишутся и продаются хорошо.

Вершина карьеры взята;

более того, о ней даже в газете написали!

Только вот внучка растёт без матери…

Очень быстро в Риверсайде узнали, что Марк вернулся домой без законной супруги. Странное дело: никто из жителей не то чтобы упрекнул молодого человека в том, что дочь теперь растёт без матери, но и всячески сочувствовал и поддерживал его. Лишь только родные не могли смириться с тем, что сама Кизи даже не делает попыток увидеться с дочерью.
Попытки родственников поговорить об этом с Марком ничем не закончились: тот либо притворялся, что не понимает, зачем его Ванессе такая кукушка-мать, либо ссылался на сильную усталость после работы.
Работал Марк на совесть,

начальник был им доволен, поэтому повышения шли одно за другим.

Терпение Уильяма закончилось раньше, чем у его родителей, и, взяв малютку Ванессу, он отправился в дом к её матери.

Дверь открыл отец Кизи и был несколько шокирован тем, что у него есть маленькая внучка: хитрая Кизи ни слова не сказала о Ванессе отцу!

Уильям с малышкой на руках прошёл в комнату, где пыталась от него спрятаться нерадивая невестка и попытался завести разговор о том, как нужна ребёнку мать. Кизи слушала вполуха, громко зевая через раз и всем своим видом показывая, что тема беседы её не интересует.

Ванесса своими зелёными глазёнками так доверчиво смотрела на мать, но та и замечать ничего не хотела (всё-таки детоненавистники ужасные люди!).

Видя, что мать остаётся глуха к его просьбам хотя бы навещать Ванессу, Уильям не выдержал и, грозя посодействовать в лишении её родительских прав, спешно покинул дом.

На семейном совете

решили всё же пригласить Кизи на День Рождения Ванессы, тем самым дать ей ещё один шанс: вдруг одумается! Но Марку не стали говорить об этом во избежание неприятностей; может, вновь увидит её и простит?
На торжество пригласили только родных: семью Люка и Эриха. Дочери Эриха и Тами, Йоанна и Юсун, уже ходили в школу. Отводил их туда первое время прадед Уильям.

Тами и Эрих работали и, в отличие от Люка, делали это с удовольствием. Фабиан, сын Люка, всё же устроился на работу мастером в салон красоты, а его сестра, старшеклассница Антония, работала в мавзолее. Так что в семье Люка мать с отцом содержали дети.
Уильям приготовил из свежесобранных овощей и фруктов

прекрасные блюда, Ральф включил музыку и прожекторы, Аида переоделась в выходное платье, и все стали ждать гостей. Первыми пришло семейство Эриха и как всегда с угощениями.

Марк с Эрихом делились последними новостями, Ванесса знакомилась с сёстрами, Аида беседовала с Тами… И тут все заметили Кизи.

Подойдя к Марку, она поздравила его с именинницей, при этом даже не пытаясь глазами найти дочь.

Гости затаили дыхание, ожидая, что будет дальше.

Кизи немного потанцевала с Марком, поговорили ни о чём…

Ванесса, увидев мать, бросилась к ней и обняла.

Она говорила, что очень скучает и хочет, чтобы они всегда были вместе.

Танцующие рядом гости не сводили глаз с матери и дочери. Но Кизи в очередной раз сделала вид, что не понимает, о чём говорит дочь, пытаясь тем самым перевести разговор на другую тему
.

Ванесса поняла, что бесполезно что-то говорить, заплакала и убежала в свою комнату. День Рождения был испорчен.

Ральф потом долго просил извинения у сына за то, что пригласил Кизи, не посоветовавшись с ним,

Уильям бросился за Ванессой и рассказал ей, почему её родители не могут быть вместе. Маленькая девочка на удивление быстро всё поняла

и теперь задалась целью сделать так, чтобы родители помирились. Поэтому она быстро утёрла слёзы и отправилась к отцу вести разъяснительную работу.

Марк почему-то сразу согласился на просьбу дочери, чтобы Кизи хоть иногда посещала их дом. Ванесса

теперь изо всех сил старалась и в школе, и дома:

хорошо училась, была паинькой,

занималась спортом

и спать ложилась как положено, в девять вечера.

В свободное от уроков время бегала к сёстрам Йоанне и Юсун,

с которыми вскоре подружилась.

С Кизи Ванесса виделась часто,

но ей хотелось, чтобы эти встречи проходили не на улице или в бассейне, а дома, и чтобы папа непременно при этом присутствовал. Но Марк при одном лишь упоминании о Кизи тут же спохватывался и убегал якобы на работу, ссылаясь на очередной вызов.